Уже где-то полгода я в непозволительных для нормального человека количествах смотрю на видеохостингах российское телевидение образца девяностых годов (а также выкладываю его в известную социальную сеть с восторженными идиотскими комментариями) – и, несмотря на то, что восторг разделяют далеко не все, поделать с этим ничего нельзя.

Дело тут совсем не в ранней ностальгии, что ужасным образом скосила поколение моих ровесников (самому мне 25), когда все в едином порыве ринулись признаваться в любви сериалу «Элен и ребята», ставить на рингтоны песню из «Утиных историй» и пересматривать рекламу вафель с мудовым названием «Куку-руку». Если отбросить милые сердцу детские воспоминания (что вполне легко, тем более смотрел и более-менее запоминал я почти все подряд, даже если было скучно и непонятно), телепродукт того времени по нынешним критериям качества и правда то еще говно, по сравнению с которым даже в праймовом вещании НТВ помещается существенно больше таланта и каких-то внутренних тормозов. По этому телевидению вообще не принято ностальгировать по очевидным причинам – там трупы, бедность, дурновкусие и все плохо. Кто постарше взамен смотрит по кабельному канал под соответствующим названием, где есть не очень старый Брежнев, «Международная панорама» с Фаридом Сейфулем-Мулюковым и гала-концерт «Песня-83»; кто помладше, соответственно, умиляются, к примеру, Альфу, который охотится на кота и третирует очкастого земного друга – ну и так далее, зачем им, собственно, вспоминать что-то еще.

Тем не менее, в пределах вилки, состоящей из благостного мира нафталина и еще более благостного мира условного «Диснея» оказываются не только хроники чернухи и социальной неустроенности – моментами там проступает практически параллельная реальность или, если угодно, территория того самого, что определяется размытым словом «хтонь», и за чем обычно приходится наблюдать с раскрытым ртом. При этом если спроецировать телевидение 1990-х на его нынешний аналог, то эстетический эффект только прибавит в мощи: нельзя с уверенностью сказать, лучше или хуже оно смотрелось бы в наши дни, потому что по многим причинам все сводится к одной-единственной формулировке вне категорий – покажи подобное в 2012-м, все бы охуели.

Абстрагировавшись от разнообразных занятных, но не принципиальных примет времени в виде, к примеру, невообразимых джинсовых курток, усов, делающих половину мужского населения страны похожими на карикатурных педофилов, и очевидного круга тем для обсуждения (империя развалилась, новая страна в жопе, денег нет, в братских республиках стреляют и т.д.), чисто на интонационном уровне в этих передачах можно уловить даже не столько отчаяние, усталость или тоску, сколько буквальное ощущение скорого прихода конца света.

Неожиданно наиболее остро это прорывается в детских эфирах: даже во вполне невинной по содержанию еще советской «С утра пораньше» уже чувствуется что-то откровенно не то. Дальше – больше: Листьев в «Поле чудес» спрашивает у играющих с ним подростков про люберов и шутит про Гавриила Попова и правый уклон, победивший в «Звездном часе» мальчик в финале выдает совершенно душераздирающую речь, а в «Марафоне-15» творится нечто вообще не поддающееся осмыслению (чтобы лишний раз не повторяться, по ссылкам все можно прочесть и увидеть в красках).

От года выхода программы, к слову, мало что зависит: в конце 90-х детское вещание, избавившись от политизированности начала десятилетия, моментами стало съезжать в экзистенциальную плоскость – чего стоит выступление певца Дельфина программе «100 процентов», которое теперь выглядит практически радикальным перформансом. Взрослые, впрочем, не сильно отличались от детей, в связи с чем необходимо вспомнить феноменальную «Будку гласности» с трансляцией глубин народного сознания на всю страну непосредственно с Красной площади – не имеющий аналогов слепок коллективного российского невроза с выборкой от девушек-гопниц до откровенных психопатов с предложениями обратиться к вере и просьбами к Горбачеву выделить билет в Клайпеду. Даже зрелище, которое по умолчанию обязано быть переполнено сусальными положительными эмоциями – новогодние поздравления от ведущих – оказываются тоже про то, что все летит известно куда: все желают «любить детей, потому что им придется тяжелее, чем нам», «не жить, чтобы выжить, а жить, чтобы жить», «чтобы страна стала нормальной», «хотя бы немного радости» и тому подобное. Финальным же аккордом становится выступление комика Арлазорова, который предлагает по причине отсутствия шампанского просто много трясти головой и наряжать елку авоськами и пакетами из-под молока.

Очевидно, что по-настоящему неприятное для жизни время располагало исключительно к такой стилистике, однако каким-то образом уложить ее в голове все равно тяжеловато. Более того, мысль о том, что нынешний телепродукт категорически не соответствует той продолжающейся тянуться из двух прошлых десятилетий атмосфере перманентного неизъяснимого пиздеца, в какой-то момент становится навязчивой. Постоянные разговоры о создании нового общественного телевидения на этом фоне выглядят несколько нелепо: безоговорочно хтонической стране, чего уж там, и телевидение необходимо хтоническое – собственно говоря, даже все идеи для него давно обкатаны.

Уловил эту мысль, пожалуй, только не изменяющий своему формату Сергей Леонидович Доренко (который сейчас даже в лучшей форме, чем тогда – жаль, что только на ютюбе), но одного его, конечно же, мало. Где, спрашивается, творческие вечера Эдуарда Лимонова на первой кнопке? Где биржа труда для трансвеститов и прочих девиантных талантов? Куда пропали модельеры-наркоманы? Почему с экрана перестали цитировать Ги Дебора и показывать человека из группы «Soft Cell»? Зачем Владимир Епифанцев и Анфиса Чехова занимаются какой-то херней, а не продолжают традиции программы «Дрема», а Тина Канделаки не говорит про секс и Березовского? Когда уже, в конце концов, Петр Толстой снова вспомнит в новостях Егора Летова? Кажется, последним, кому в профессии удалось ухватить, верно сформулировать и показать суть российского мироустройства, остается Андрей Лошак с репортажем о кыштымском карлике, который все больше про людей, живущих в своем бескрайнем метафизическом кыштыме. Да, в общем-то, и про всех нас – но передачи поменялись, кыштым остался, а жить в нем под «Вечернего Урганта», ей-богу, хуёво, глупо и грустно.