Согласно определению Всемирной ассоциации здравоохранения, деперсонализация — это расстройство, при котором пациенты жалуются на измененное восприятие своего я, тела и окружения; все становится нереальным, человек перестает испытывать эмоции по отношению к происходящему. Между сознанием и окружающим миром возникает пелена или вуаль — пациенты часто используют образ камеры, на которую они как бы снимают происходящее или же смотрят кем-то отснятое видео.

    

У деперсонализации много побочных проявлений — утрата целостного восприятия тела, измененное восприятие времени (события, случившиеся утром, кажутся произошедшими месяцы назад), тревога, навязчивый самоанализ, ощущение себя как стороннего наблюдателя, утрата контроля за своими действиями, которые становятся как бы автоматическими, не зависящими от нашей воли. 

Деперсонализация — состояние когда ты не ощущаешь себя собой, с характерной отрешенностью от органов чувств, памяти, эмоций, которые пациенты не могут распознать, описать и пережить в полной мере.

Дереализация — переживание «нереальности» происходящего вокруг. 

И да, и нет. Распространенность деперсонализации, согласно исследованиям, связана с социально-экономической ситуацией (об этом речь пойдет ниже). Авторы “Feeling Unreal” утверждают, что культура поп-звезд, интернет-селебрити и сетевого общения как такового тоже сказывается на росте случаев деперсонализации. Однако первые описания подобных состояний мы встречаем еще в первой половине XIX века, например, в письме безымянного пациента Жану-Этьену Доминик Эскиролю, автору первого научного руководства по психиатрии. В 1845 году этот пациент писал: «Я продолжаю беспрестанно страдать, я не знаю ни покоя, ни простых человеческих чувств. Несмотря на то, что жизнь мою можно счесть счастливой и полной вещей, приносящих радость, я нахожу удовольствие физически невозможным. Во всем, даже в самых нежных поцелуях детей, я нахожу только горечь — я покрываю их лобзаниями, но как будто что-то встает между их губами и моими; что-то ужасное также встало между мной и наслаждением жизнью. В каждом повседневном действии как будто чего-то не хватает, моя жизнь лишена полноты. Каждое мой орган чувств, каждая часть моего я как будто отделилась от меня и больше не служит мне». Семью годами ранее немецкий врач Альберт Целлер описал случаи пяти пациентов, жаловавшихся на отсутствие чувств, несмотря на то, что их мысли были ясными — «как будто каждый из них был уже мертвым». Современники Целлера обращали внимание на людей, которые, по их словам, «жили как будто во сне» или «видели мир сквозь темное облако». Однако тогда деперсонализация считалась не самостоятельной болезнью, а симптомом — во многом так продолжалось еще полтора века, и только в последние двадцать лет медицина стала регулярно выявлять это расстройство. 

    

        

Первое описание деперсонализации как уникального расстройства встречается во второй половине XIX века у венгерского отоларинголога Мориса Кришабера и у французского психиатра и философа Людовика Дуга, которому приписывают введение самого этого термина. Дуга взял слово «деперсонализация» из дневников поэта и мыслителя Анри-Фредерика Амьеля. «Все кажется мне странным, я сам как будто снаружи своего тела и личности, я деперсонализирован, оторван, пущен по течению». Записи о пациентах, страдающих от «мышления без чувств» и отрешенности начали накапливаться у врачей уже в 1840-х годах. Спустя тридцать лет Кришабер описал 38 пациентов, проявляющих смесь тревоги, безразличия и депрессии. Более трети из них жаловались на запутанные и неприятные умственные переживания, связанные с потерей чувства реальности. Кришабер предположил, что эти чувства были результатом патологических изменений в сенсорной системе тела. Согласно Кришаберу, множественные сенсорные искажения приводят к переживаниям самоотчуждения. «Один пациент говорит нам, что чувствует, будто он уже сам не свой, другой, что он потерял осознание себя», — писал Кришабер. Хотя термин «деперсонализация» начал использоваться только через 26 лет после того, как его ввел Дуга, записи Кришабера 1872 года стали первым настоящим научным исследованием этого заболевания.

Гипотезу Кришабера позже оспорили — например, против выступили упомянутый Дуга и психиатр Пьер Жане. Жане отметил, что многие пациенты с явной сенсорной патологией — двойным зрением (диплопия) или нейросифилисом — не жаловались на какие-либо ощущения нереальности, в то время как многие пациенты, страдающие от деперсонализации, на самом деле были совершенно здоровы с точки зрения сенсорной системы. 

Дуга писал о пациенте, которому казался чужим его собственный голос: «Хотя он знает, что это его голос, ему не кажется, что он принадлежит ему… Это относится также к любым действиям кроме разговора… Каждый раз, когда он перемещается, он не может поверить, что это происходит с ним… Состояние, при котором человек считает свои действия странными и не поддающимися контролю, я буду называть отчуждением личности или деперсонализацией».

Дуга считал деперсонализацию продуктом апатии и следствием размытия границ между тем, что Блез Паскаль столетием раньше называл двумя отдельными элементами нашего существа: «живой ум и автоматон (механическая кукла, прообраз робота в современном понимании — прим. КРОТ)». «Поведение при деперсонализации не только кажется автоматическим, оно таковым и является, — писал Дуга. — Автоматизмом я называю любое поведение, при котором личность чувствует себя равнодушной и чужой, и которая действует не думая и не желая, как это бывает в состояниях полной отвлеченности или отсутствия разума». Часто употребляемый термин «апатия» указывает на эмоциональное безразличие и является одной из отличительных черт людей с деперсонализацией. Важно понимать, что это не решение быть равнодушным или бесчувственным — апатия возникает самостоятельно и непредсказуемо. «Деперсонализация — не беспочвенная иллюзия, — заключает Дуга, — это форма апатии. Поскольку личность — это та часть человека, которая реагирует и чувствует, а не только та, что думает или действует, апатию можно считать настоящей утратой человека». 

    

Началом деперсонализации могут стать разные триггеры — травма (включая даже незначительные забытые переживания из детства), стресс, употребление наркотиков (психоделиков вроде марихуаны или диссоциативов, например, кетамина), наркоз, бессонница и так далее. Австрийский невролог Пауль Шильдер писал в 1939 году, что «деперсонализация — это невроз доброжелательного и умного человека, который хочет, чтобы им восхищались». Психоаналитики Отто Фенихель и Кларенс Оберндорф связывали деперсонализацию с нарциссизмом и нарушениями либидо. Сегодня их позиции по этому вопросу большинством врачей считаются несостоятельными, однако внятной единой гипотезы о том, почему с людьми происходят эпизоды деперсонализации нет, как и согласия по поводу того, что из себя представляет это заболевание и как его можно классифицировать. Эта неразбериха осложняет жизнь пациентов и врачей — однако за последние десять лет медицина проделала путь равный тому, что было освоено и изучено за предыдущее столетие.  

Этому можно найти несколько объяснений. Во-первых, большинство психиатров до сих пор считают, что деперсонализация — это редкий случай (или вовсе не существующее расстройство) или же склонны относить ее проявления к побочным симптомам депрессии. По утверждению Маурицио Сьерры, врача-исследователя, автора книги “Depersonalization. A new look on neglected syndrome”, правильный диагноз людям с деперсонализацией в среднем ставится через 12 лет после первого обращения к врачу. Ситуация осложняется тем, что, с одной стороны, людям с деперсонализацией очень трудно описывать свое состояние, с другой, их положение не настолько критическое, чтобы немедленно вызывать психиатра — а страх быть признанным безумным, тем не менее, никуда не уходит. В российских психоневрологических диспансерах при обращении с такими симптомами пациентам регулярно ставят диагноз «шизофрения» — поэтому многие избегают обращения к врачам.

Согласно исследованию научно-исследовательского института министерства здравоохранения США, половина граждан Америки испытывали хотя бы один эпизод дереализации в жизни. Вместе с тем, как следует из исследований семидесятых годов, рассматривающих дереализацию в качестве одного из симптомов шизофрении, ее распространенность сильно падает при движении с запада на восток — 40% случаев у пациентов в США, 30% в Англии, 20% в Дании и 5% в Индии, 16% в Чехии. Сьерра пишет, что частота заболеваний связана не с высоким образованием или уровнем дохода, но скорее с особенностями культуры отдельных стран. Опрошенные учеными американские дети описывают себя исходя из особенностей своей личности, комплексов и желаний, в то время как прошедшие аналогичный опрос дети из Китая говорили о социальных ролях, семье и повседневном контексте. Исследования, проведенные с помощью МРТ, показывают разницу в работе отдельных областей мозга детей из США и Америки. Сьерра заключает: есть основания предполагать, что в странах с ярко выраженным коллективизмом в противовес индивидуализму случаев деперсонализации, равно как и панических атак, значительно меньше.         

Впрочем, коллективизм азиатских стран и устройство западных (и японских) корпораций — это не одно и тоже. В ходе исследований, посвященных деперсонализации и ее связи с обществом в 1970-х годах, Джеймс и Джейн Кеттел писали: «Людей, работающих в централизованных бюрократических структурах, вынуждают заниматься однообразным трудом, подвергают унижениям и, следовательно, дегуманизации. Экономическая система способствует не вовлеченности, а отделенности. Она создает конкуренцию, чувство неадекватности и морального износа. Она приводит к враждебности и мнительности».

Кеттел, цитируя Симону де Бовуар, соглашается, что базовая характеристика американской ценностной системы состоит в том, что источником ценностей для конкретного человека являются вещи, а не он сам. Следовательно, материальный комфорт и успех, ассоциирующийся с вознаграждением, занимает в ценностной иерархии крайне высокое положение. Для большинства людей самый простой путь к успеху — это карьерный рост внутри корпорации, и обычно чем она больше, тем лучше. Под воздействием бюрократизации происходит движение от самостоятельной личности к стремящийся быть как все, нуждающейся в одобрении — что, как указывалось выше, может стать триггером для деперсонализации. 

Мыслителей девятнадцатого века занимала идея ложных воспоминаний. Вполне логично, что загадочная деперсонализация встала в один ряд с популярными в то время теориями, связанными с феноменами «дежавю» («уже виденное») и «жамевю» («никогда не виденное»). Сначала Дуга полагал, что существование деперсонализации свидетельствует: дежавю — форма «раздвоенного сознания», как тогда называли расщепление личности. Дуга изменил свое мнение, присмотревшись к деперсонализации. Тем не менее, убедительные сходства между странными явлениями, такими как гипнотическое внушение, сновидение, дежавю и деперсонализация, долго удерживали эти загадки разума в одном и том же пространстве, покуда исследователи наблюдали, делали заметки и пытались определить их возможную связь. В тоже время они понимали, что в феномене деперсонализации есть нечто уникальное.

Пьер Жане, оспаривавший теорию сенсорных искажений, хорошо известен введением слов «диссоциация» и «подсознание» в психологическую терминологию. Он приписал «истерию» к расстройствам в балансе «психической энергии» и «психическом напряжении» — «психическое» в данном случае означает просто относящееся к сознанию. Жане считал деперсонализацию проявлением «психастении» — это устаревший термин для любого неспецифического состояния, отмеченного фобиями, навязчивыми идеями, импульсивными желаниями или чрезмерным беспокойством. 

Конечно, фобии, навязчивые идеи и чрезмерное беспокойство часто сопровождают деперсонализацию или провоцируют ее. Но Жане также подчеркнул наличие чувства неудовлетворенности и опыта неполноценности — специалисты могли заниматься ими, изучая вслед за Дуга дневник Фредерика Амьеля. «Чувство деперсонализации характеризуется тем, что пациент воспринимает себя как неполноценного, несчастного человека», — заявляет Жане. Ощущение неполноценности — неотъемлемая часть опыта деперсонализации, поскольку больной не синхронизирован с самим собой. Это может быть также побочным чувством, связанным с размышлениями о том, какой жизнь «была раньше» или «какой должна быть», которые возникают у людей, давно живущих с деперсонализацией. В дневнике Амьеля наглядно представлено и то, и другое. В целом теории Жане изменили отношение к деперсонализации. Жане полагал, что всякая психическая деятельность делится на первичную и вторичную. Первичная психическая деятельность охватывала все, что было вызвано внешними стимулами — от коленного рефлекса до воспоминаний. Вторичная психическая деятельность — эхо первичных актов. Придавая первичным «впечатлениями от жизни» (l'impression de vie) ощущение яркости, вторичное эхо создает иллюзию непрерывного потока психической активности: «Тысячи резонансов, образованных вторичными действия, наполняют человека в паузах между внешними раздражителями и создают впечатление, что он никогда не бывает пустым». Разрыв между первичными и вторичными процессами может привести к симптомам деперсонализации. Пускай формулировки Жане отличаются от принятых сегодня, его подход остается удивительно современным.

В начале двадцатого века все предшествующие теории деперсонализации по-прежнему казались недостаточно адекватными — слишком многие особенности этого состояния оставались необъясненными. Деперсонализацию начали рассматривать с точки зрения нарушения процессов в мозге— с выходом из строя чувства того, что «переживания принадлежат мне».

В 1930-е появилась знаменитая статья психиатра Вильгельма Майер-Гросса «О деперсонализации», в которой он рассматривал разные теории, истории болезни и спекуляции вокруг деперсонализации, пытаясь выяснить природу расстройства. Майер-Гросс впервые провел различие между деперсонализацией и дереализацией — двумя проявлениями того, что, вероятно, является одним и тем же расстройством. Большинство утверждений Майер-Гросса неоднократно цитировались другими авторами в последующие годы — вплоть до настоящего времени. Майер-Гросс считал деперсонализацию выражением «предварительно сформированного функционального отклика» мозга, аналогичного бреду, эпилепсии или кататонии. Он оставил пояснение для теоретиков, которые сосредоточились на изолированных симптомах расстройства — усиленном самонаблюдении, потере эмоциональной реакции или ухудшении памяти:

Майер-Гросс оставил еще одно наблюдение, важное для людей, помнящих точный момент начала их деперсонализации, особенно когда триггером была марихуана или какой-то другой наркотик: «Деперсонализация и дереализация часто появляются внезапно, без предупреждения. Пациент, спокойно сидящий у камина, сбивается с толку от острой атаки тревоги. В некоторых случаях она исчезает на короткое время, чтобы снова появиться и, наконец, остаться с ним».

Эта внезапная болезнь, возникающая словно из ниоткуда, встречалась не только в медицинских хрониках, но и в литературе и философии. До книги Майер-Гросса, вышедшей 1935 году, подобный приступ паники был описан в классической работе Уильяма Джеймса «Многообразие религиозного опыта», опубликованной в 1902 году. В главе, озаглавленной «Страждущие души» (в переводе В.Г. Малахиевой-Мирович и M.B.Шик, в оригинале — The Sick Soul), Джеймс передает слова безымянного французского писателя, которого охватила паника, способная вызвать хроническую деперсонализацию:

Автор с необычайной точностью описывает момент начала деперсонализации. Необъяснимая паника, которую пытается объяснить писатель, не сводится к обычной повышенной тревожности. В ее основе лежит уверенность в неминуемом безумии, которая охватывает человека с началом приступа. Хотя Джеймс не говорит нам, что произошло с этим человеком, упоминание его опыта в «Больной душе» кажется особенно уместным. Люди с деперсонализацией, которые иногда говорят, что «потеряли свою душу», вполне могут вспомнить похожий эпизод, когда кажется, что твоя душа ушла. Джеймс не предлагал никакого лечения. В конечном счете, он был убежден в том, что деперсонализация основывается на некоторых церебральных дисфункциях. Майер-Гросс не видел смысла в психоаналитических попытках лечения этого состояния: «Писатели строят гипотезы о нарциссизме, концентрации психики на либидо и т.д.», — писал он. — «Мне было трудно выудить какую-либо плодотворную идею из таких предположений или из предположений психоаналитиков. Разногласия между ними обескураживают». Это не мешало психологам предлагать новые теории на протяжении десятилетий. Однако Майер-Гросс пришел к выводу, что деперсонализацию следует рассматривать как физиологическое расстройство или «неспецифический предварительно сформированный функциональный отклик мозга». Большинство гипотез Майера-Гросса выдержали испытание временем, хотя сегодняшние теории опираются как на физические, так и на психологические объяснения. 

К сожалению, такие случаи известны. Например, история голливудского режиссера Хадсона, который потратил свыше 150 тысяч долларов в попытках вылечиться от деперсонализации, которая не оставляла его с того вечера, когда он покурил марихуану и испытал мощное чувство отрыва от реальности, не прошедшее ни на следующий день, ни в течении следующих пятнадцати лет. Свой опыт Хадсон упаковал в формат романтической комедии с участием звезды сериала «Друзья» Мэттью Пэри, вышедшей на экраны под названием Numb. Сам фильм, тем не менее, к просмотру не рекомендуется, потому что выставляет состоянии деперсонализации в неверном свете. 

Не существует универсального подхода к лечению деперсонализации, поскольку ее биохимические причины по-прежнему остаются неизвестными. Тем не менее, есть свидетельства пациентов о том, что им помогали антидепрессанты — ингибиторы обратного захвата серотонина — и ингибиторы моноаминооксидазы. Другие способы лечения включают в себя конгитивно-поведенческую терапию, транскраниальную магнитную стимуляцию, лекарства налоксон (недоступный в России), ламотриджин и некоторые нейролептики. Также встречаются упоминания о лечении с помощью гипноза, но к этому стоит относиться с осторожностью, так как известны случаи, когда гипноз ухудшал состояние пациента. 

При деперсонализации у вас может возникнуть ощущение потери когнитивных способностей (как при деменции), вы можете потерять интерес к своим прежним увлечением — часто расстройство сопровождается ангедонией, из-за которой вы можете не вставать с постели несколько дней, перестать следить за собой, ходить в душ и так далее. Лечение может занять месяцы, но важно все время напомниать себе о том, что у вас нет деменции, ваш интеллект и внимание не ушли безвозвратно — они вернутся. Стоит не уходить в себя, а, наоборот, стараться налаживать быт, продолжать читать книги, смотреть фильмы, посещать мероприятия, рассказывать о своих впечатлениях врачу. Просите о помощи друзей и родственников — пусть они напоминают вам о еде, душе, прогулках, приятных событиях. Первое время вам может быть тяжело, но если найдется хотя бы один человек, готовый помочь, непременно воспользуйтесь этим и вам будет легче справляться с расстройством.

Не совсем так — у Фрейда не было хронической деперсонализации, однако он испытал это состояние на себе, наблюдая Акрополь в Афинах. В знаменитом письме Ромену Роллану Фрейд писал: «Эти дереализации — замечательные явления, которые до сих пор малопонятны… Им присущи две формы: субъект чувствует либо часть реальности, либо то, что он сам себе кажется странным. В последнем случае мы говорим о “деперсонализации”; дереализации и деперсонализации тесно связаны”. Фрейд добавляет, что “если в таких известных явлениях, как fausse reconnaissance (ложное узнавание вследствие ошибки воспоминания — прим. пер.), deja vu, deja raconte (ранее уже рассказанное — мнимое ощущение повторения чего-либо, впервые кому-то сообщаемого — прим. пер.) и прочих иллюзиях мы стремимся закрепить нечто, как принадлежащее нашему эго, то в рамках дереализации мы обеспокоены тем, чтобы оставить нечто вне нас». «Деперсонализация приводит нас к необычному состоянию "двойного сознания", которое более правильно описывается как "раздвоение личности"», — добавляет он.

Фрейд упоминал о защитных механизмах деперсонализации, когда писал про чувство нереальности в случае «Человека-волка». Это один из самых сложных и подробных рассказов Фрейда о психотерапевтическом процессе. Центральной фигурой этой истории был помещик Сергей Панкеев, богатый молодой русский человек, который нуждался в помощи, поскольку чувствовал некую «пелену» между собой и реальностью. Это чувство сопровождалось сильным страхом перед волками. Хотя в тексте мало говорится о его конкретных симптомах, упоминание о «пелене» действительно звучит как симптом деперсонализации. История разворачивается вокруг сна, который мужчина видел в детстве. Ему снились белые волки, которые сидели на дереве и смотрели на него через открытое окно. Раннее детство Панкеева давало Фрейду множество материалов. Он либо на самом деле, либо в воображении застал родителей занимающимися сексом; старшая сестра насильно ласкала его гениталии и, зная о его страхе перед волками, продолжала его мучить, периодически показывая изображения этих животных. Подробный анализ Фрейда был разбит на разные этапы, связанные с событиями, происходившими с молодым человеком до пяти лет. Методично и глубоко исследуя воспоминания Панкеева, Фрейд выстроил понятие «инфантильный невроз», которое в то время оспаривалось другими психоаналитиками, такими как Адлер и Юнг. В конце концов он, по-видимому, поправился, отчасти из-за работы с Фрейдом, и, возможно, как отмечал сам Фрейд, потому что лишился богатства и семьи после революции 1917 года, что смягчило его застарелое чувство вины.

В конечном счете Фрейд понимал, что еще многое предстоит изучить в области деперсонализации/дереализации. Он истолковал собственную интенсивную дереализацию перед Акрополем как защиту разума от вины перед умершим в неизвестности отцом, которую чувствовал из-за своего успеха. Отсюда Фрейд сделал вывод, что Эдипов комплекс представляет опасность как в случае «поражения» в схватке с отцом, так и в случае «победы». Хотя Фрейд не создал полноценной теории деперсонализации, его последователи часто пытались объяснить это состояние в контексте своих идей, в частности, структурной теории разума, которая разделяет психику на три части: ид, эго и суперэго. Эго — это понятие самого себя, посредник между ид, примитивной частью Я, содержащей все наши импульсы, и суперэго — нашей совестью. Один из таких подходов к пониманию деперсонализации заключался в том, чтобы сосредоточиться на эго, или «я», и выяснить, насколько человек осознает себя личностью. В такой структуре деперсонализация была связана с плохо интегрированным эго, возникшим в результате наличия и активации конфликтных и неадекватно интегрированных частей себя (известных как частичные идентификаторы или самопредставления). Это объясняет более высокую частоту диссоциативных переживаний среди подростков, например, когда развитие идентичности еще не закончилось.

Не беспокойтесь, вы такой не один. Возможно, в ближайшие годы наука придет к более полному пониманию природы деперсонализации, а пока вы можете почитать другие источники на эту тему: