Разговор с Дженезисом Пи-Орриджем в гримерке СКИФа продолжился другой знаменательной встречей: на ступеньках кинотеатра Прибой мы посмолили с выдающейся крагой Петербурга — Алексеем Вишней. Для экспресс-рубрики КУРИЛКА певец, политтехнолог и лицо стедикамов Максима Новоселова рассказал о группах Genesis, ночных велопрогулках, травестии и засранных примочках Каспаряна.
Комментарий КРОТа-2020:
С тех пор (не без участия редакции) Вишня вернулся из затворнического небытия, начал регулярно выступать (во время одного «квартирника» на 200 человек, организованного КРОТом, прыгающая под песню «Шприц» толпа едва не проломила ветхие деревянные перекрытия в высотке конца XIX-го), продюсировать других артистов и, конечно же, давать обширные интервью. Но мы как всегда были первыми.
— Вы сейчас что-то записываете?
Если честно, то я всегда пишу. Просто не всегда получается, что это можно взять и просто так выложить. Многие вещи меня просто заставляют выкладывать — друзья, слушатели, которые сказали, что это круто. Я так не считаю. Я надеюсь, что кто-нибудь когда-нибудь это переработает и будет лучше. Я всегда говорю, что произвожу идеи, а не конечный продукт. До него мои потуги не дотягивают.
— Как обстоит ситуация с «Политтехно»?
Суть «Политтехно» состояла в том, что видеореплики, которые использовались в работе, были практически недоступны в сети. То есть, если Жириновский или Хакамада говорят «русские свиньи», то попробуй это найди в сети — этого до сих пор нет. Что я делаю: я записываю с телевизора и это уже в сети, хочешь или не хочешь. Вот и всё «Политтехно».
— Вы только на второй день фестиваля пришли или вчера тоже были?
На первом тоже был. Там был такой мужик… ну такой дяденька, который раньше был тетенькой. Играл он с тетенькой, которая раньше была дяденькой. И они вместе живут. И группа называется Genesis (Вишня произносит Дженéзис. — прим. КРОТ) не путать с Genesis (Джéнезис). Ребята совершенно потрясающие. Сейчас весь арт-рок перешел на новый формат. Вся такая музыка качественно изменилась: вот они играют, нормально так играют-играют, а потом ПАМС — и арт-рок! И это совсем другая группа. А потом опять нормально так играют, потом опять ПАМС — и опять арт-рок и Pink Floyd, а потом опять музон. А сегодня играла группа, которая играет арт-рок, арт-рок, арт-рок, а потом смурь, смурь, смурь, а потом заново арт-рок (по всей видимости, речь идет о The Sonic Codex Orchestra Эйвинда Орсета. — прим. КРОТ.). И очень мелодично причем. И вот эти два коллектива связывают сегодняшний и вчерашний день. Они в разной степени мелодичны при одинаковом количестве смури.
— А с визуальной точки зрения вам первая группа больше понравилась?
Вообще трансвестистов не люблю. Люблю натуралов. Понимаете, уж как-то привык. А я думаю, что эти люди вчерашние брали не личной жизнью, а конкретно тем, что умеют очень классно играть. Причем так, как у нас мало кто умеет.
— Что скажете о молодых ребятах, которые сейчас идут в рок?Для таких ребят — это потратить время, которое они могли бы потратить на учебу. А это самое главное. Мне кажется, что обрести профессию — это важнее, чем прожить жизнь так вот, свободно. Ну так, в будущем больше пригодится.
— Что вас впечатляло последнее время?
Наверное, ничего. Нет уже ничего такого — уже понимаешь, что ты идешь на концерт, а там будут классные ребята, они все правильно сыграют, ни разу не слажают, все будет как надо. И теперь смотришь даже — и они превращаются из женщин в мужчин, из мужчин в женщин и это тоже как бы… помогает может быть, наверное, помогает. Но в принципе и так клево, больше не надо уже.
— Как вам район, в котором вы живете? Вставляет?
Я живу на Охте, этот район меня вставляет тем, что оттуда началась жизнь города, там стоял Ниеншанц, его разрушили и сейчас там хорошо. Там сгружали много трупов и со времен Петра I там большие захоронения. Охта на костях и при этом очень светлая. Много кладбищ, много парков. Я там катаюсь на велосипеде по ночам, дышу воздухом совершенно другим.
— А что вы думаете по поводу черной музыки, по поводу рэпа?
Я по поводу любой музыки думаю, что это хорошо и что она должна быть. В рэпе мне нравится качество. Вот которые мои друзья делают рэп — Каста, Шым, Кач, они делают очень качественно. Единственное, что мне не нравится их слушать — они же поют гнусавыми голосами про всякое говно. Но мне очень нравится качество, технологии, это вообще недосягаемое — как все такое прозрачное и как можно слушать при полном отсутствии художественного уровня, а это так впирает! Но вообще мне нравится как люди читают, я так не умею — нет ни дикции, ни импровизации.
— Больше хотелось бы услышать о качестве энергии — например, если брать кавказских ребят и чернокожих, их настоящесть.
В них больше буйства, они более опасные. Это все пахнет мускусом, это все не для того, чтобы слушать. Это надо смотреть. Смотреть и что-то понять. Но если нет ля-ля-ля, нет мелодической вставки, то мне это вообще непонятно. Мелодика мне ближе, у меня голос распевный, не такой брутальный.
— А как вы вспоминаете эпоху «Автоматических Удовлетворителей»?
Нормально, умирает Советский Союз, мы не знаем, что делать, делаем что-то и страшно всем очень — вдруг менты придут. Конечно, мы очень боялись, но от этого было и интересно. Это же наши свои такие гонки на скейтах, на роликах. Мы на этом не катались, просто записывали панк и боялись ментов. При этом мы были законопослушные, не брали взятки, поэтому остались бедными и попали под естественный отбор. Панки они же честно пели, что «черная икра, черная икра»...
— Что вы чувствуете сейчас, когда смотрите ролики времен «Популярной Механики», например ту запись, где вы в красном комбинезоне с гитарой?
Это во Дворце Молодежи было. Ну что я вспоминаю? Я вспоминаю лошадь, которая обкакала все Каспаряновские примочки. Действительно, как начались оркестровые вступления, лошадь испугалась и навалила, а крупом она стояла прям над примочками, а Каспарян как раз боялся, что она отдавит их, но она поступила более радикально. Мне сейчас почти полтос, а тогда было чуть-чуть за двадцать лет. Ну что я чувствую — рад прожитой жизни, рад, что случайно оказался в этой среде. Мог не оказаться и тогда бы вы меня встретили где-нибудь водителем трамвая. Я об этом всю жизнь мечтал, кстати. Это желание еще не пропало.
— Мутация, произошла с русским роком, — она жизнеспособная или тупиковая?
Сейчас задача у рок-музыки — в адаптации к нынешним условиям. А сейчас условия таковы, что никто уже всякое говно слушать не будет. И надо людям дать либо кусок качества, либо кусок мысли, либо кусок чего-то визуального, какой-то образ. Что происходит с роком — он хочет стать качественным. Зачем ему это надо — для того, чтобы его хоть кто-то начал слушать. Когда ничего не было вообще, рок канал за счет того, что просто давали то, чего нет вокруг. А сейчас уже «до свиданья, Вася» — включил интернет и нашел любую интересную тебе музыку. Попробуй еще заставь людей оторвать жопу от дивана и куда-то пойти. Значит, там должно быть интересно и прикольно. А вот приходишь на СКИФ. А здесь обычному человеку не подышать воздухом, невозможно, кондиционеров нет. Поэтому жопа от дивана отрывается с трудом. Хотя здесь тоже есть диваны, хорошие, удобные, но они только в ВИП-зоне. А люди в данный момент могут слушать в комфортных условиях в интернете то, что хотят. Захотел я послушать Procol Harum — и послушал любую песню. Это страшные условия. Это щелочь и кислота в одном флаконе для музыкантов. Поэтому музыканты должны очень сильно и качественно мутировать.
— А как вы оцениваете перемены, которые произошли со многими вашими знакомыми в диапазоне от Ника Рок-н-Ролла…
До Гребенщикова! А давайте так — просто все стали зарабатывать деньги как умеют. Вот даже Ник, он же может пойти куда-нибудь и сыграть — хоть на улице просто, шапку бросил и сыграл. А можно в клубе, но это ничем не отличается, я считаю. Сегодня вообще можно начать в «Яндексе» сбор денег и открыть трансляцию своего концерта. Четыре человека пришлют по сто рублей, четыреста рублей — покушал. Сейчас совершенно другое время, и сегодняшнее время нужно использовать по-сегодняшнему.
— Вы могли бы рассказать об истории создании песни «Я говно, ты говно, будущего нет»?
Эта песня не моя, а группы «Кофе», она записывалась в 1984 году. Я назвал одного человека покойного говном, а они на эту тему написали песню. Мы разругались, потом помирились, в итоге в сухом остатке осталась песня. Которую вы слышали, к сожалению. Сейчас бы, будь моя воля, вы бы ее не услышали.
— Почему? Это же лучший из всех возможных переводов слогана No Future на русский.
Да, но мы играли этот панк потому что мы дружили со Свиньей и со всеми панками, с Цоем, с Рыбой, и я считаю, что на нас просто не могло это не отразиться. И всегда приятно спеть какую-то песню, которая не отражает реалии жизни.
—А на концертах вы ее не играли?
Никогда. Я вообще пытался забыть, что она существует. Я вообще первый раз в жизни вышел на сцену со своими песнями на стадионе переполненном. Я понял после этого, что про говно нельзя петь — там были и детишки, девушки, которые несут цветы и их встречать таким словом… У меня никогда не было провокации, я вышел на сцену уже делая вид, что я весь такой из себя, в общем, не про говно. По крайней мере, я старался делать вид. А уж что у меня в жизни — это вообще никому неизвестно. Может быть, там вообще одно говно.