Вся в золоте, включая зубы, тучная пергидрольная хозяйка вагона лоснилась и светилась словно украшенная гирляндами новогодняя ёлка. Подозрительно посмотрев на мои рваные джинсы, полуистлевшую кожаную куртку и длинные грязные волосы, она понюхала мой билет и пристально заглянула в мои глаза. Очевидно ее одолевало желание попросить меня дыхнуть и, сославшись на «пьяным проезд запрещен», не пустить в поезд. Но я абсолютно точно был трезв и, судя по всему, не под воздействием наркотиков.
Конечно, ведь это была моя первая поездка в Ленинград, к тому же в одиночестве. От нетерпения встречи с северной столицей, я добрался к месту стоянки проходящего мимо нашей дыры скорого поезда еще до того, как время его опоздания объявили по громкоговорителю, чистым как стекло. Спонтанная афера не предусматривала денег на обратный билет в частности и денег вообще, а значит и бухнуть с друзьями на дорожку было не на что.
Получив привычную инструкцию: «Раз за белье не платите, матрас и подушку не брать!» — я оказался в переполненном душном вагоне, сел у окна и не отрывался от него, пока знакомые пром-рельефы не сменились однообразным лесом. Потом до тошноты наслушавшись пошлых анекдотов в прокуренном тамбуре и насмотревшись на разглядывающих меня, шепчущихся соседей по плацкарту от нечего делать, принялся подробно изучать свой надорванный строгой проводницей билет.
В нём первым делом я с ужасом обнаружил надпись — «Московский вокзал». «Бля… я еду в Москву?!» – в отчаянии мысленно крикнул я, и, понимая, что опять все перепутал, а эта жирная сука проводница сознательно меня обманула, посадив не в тот поезд, поэтому-то она на меня так и смотрела, кинулся к схеме маршрута. Конечным пунктом значилось — Ленинград, Московский вокзал. Я успокоился и вспомнил, что в Москву приезжал на Киевский. Нормально, можно лезть на полку.
Проведенная в дороге ночь не представляла из себя ничего необычного, кто-то похрапывал, кто-то попукивал, кто-то продолжал шептаться, я ворочался, чесался, пытался заснуть и слушал стук колес. Как только заиграло радио, включился свет и раздался громкий клич «Через пятнадцать минут наш поезд прибывает в город-герой Ленинград!», я провалился в крепкий сон, в котором, за эти самые пятнадцать минут, успел прожить несколько миллиардов лет, эволюционируя от микроба до робота-мутанта и обратно. Естественно, я был последним пассажиром, покидающим вагон, и чувствовал себя от этого капитаном корабля, сказав ему мысленное «пока» так, что в ответ мне послышалось троекратное — «Ура! Ура! Ура!»
Сойдя с поезда, я сразу начал действовать, как привык на вокзалах — слоняться в поисках себе подобных. Рассматривая людей, не забывал посматривать на таблички, где отлить и умыться, и где курят, а где не курят, а еще чтоб настрелять сигарет, желательно с фильтром, да побольше.
Показав язык мраморной голове Ленина и не найдя в увиденном интерьере каких-либо достопримечательностей, остановился у Союзпечати, где обратил внимание на изучающего витрину плешивого интеллигентного очкарика в костюме с галстуком и, судя по всему, его дочь, примерно моего возраста, пытающуюся надуть пузырь из жевательной резинки.
Папа время от времени, с почти одинаковыми паузами, отрывался от ассортимента газет, поворачивался и пытался объяснить дочери, что это не культурно, произнося реплики несколько смущённо, неохотно, почти механически. Скорее всего только потому, что кругом были посторонние граждане, дома он наверняка ни на какие причуды своего чада, от газет и научной жизни страны не отрывался. Конечно, жвачка не запрещена, но вещь заграничная, а откуда у бедного, одинокого инженера с дочкой деньги на это, и вообще?
Стремительно рассчитав время папиных поворотов, пока он смотрел на витрину, я подошел к его непослушному, упитанному, грудастому с ярко накрашенными губами ребенку и тихо, быстро, уверенно, произнёс:
— Сестренка, помоги на дорогу в Крым.
Девушка, не переставая жевать, оценила меня взглядом, достала из кармана модной короткой юбки двадцать копеек и молча протянула мне.
— А на озеленение луны?, — улыбнулся я.
Сестрёнка улыбнулась в ответ и насыпала мне в ладонь ещё мелочи.
В это время папа выбрал газету и начал расплачиваться. В моём запасе оставались секунды.
— Ты из Питера?
— Нет.
— Спасибо, пока.
Оглянувшись на прощанье, я увидел, как очкарик, складывая купленную газету, продолжает стоять к дочери спиной, очевидно выбирая чего бы почитать еще. Но повторять подход мне стало как-то неудобно и я послал своему спонсору воздушный поцелуй. Она звонко расхохоталась, и покрасневший от стыда, не понимающий в чём дело папа наконец опять повернулся, а я двинулся к табличке с надписью МЖ.
Отряхнувшись от вагонного пуха, причесавшись и выполнив остальные необходимые утренние процедуры, на выходе из уборной я заметил выцарапанное на стене заветное слово — Аквариум. Жизнь явно налаживалась, раз кто-то это сделал, значит он должен быть где-то рядом. Сейчас я его вычислю и он даст мне все расклады относительно местных обычаев, и что где находится. Словно первобытный охотник я совершил магический круг внутри вокзала и, не найдя в нем интересующих меня неформалов, вышел на улицу.
Провинциального бездельника Питер встретил ярким солнцем, бодрящим ветром и неожиданным для раннего утра многолюдием. Простор между грузными величественными домами на площади с устремленным в небо монументом мог вместить весь мой родной район родного города. Впечатленный перспективой, я повернулся к зданию вокзала, задрал голову и прочитал гигантскую вывеску. Меня не обманули — он действительно назывался Московский.
Стреляя сигареты, я покурил у входа в метро, понаблюдал спешащих ленинградцев и обошел вокзал снаружи. Никого, из даже отдаленно напоминающих себе подобных видно не было, охота не клеилась, я погрустнел и побрёл в сторону таблички с надписью «Кафетерий». Перестав смотреть по сторонам в поисках неизвестно кого, задумался и сосредоточился на том что не плохо было бы попить чайку, но только успел вдохнуть запах свежей выпечки, остолбенел. За ближайшим столиком-стоячкой жевала жвачку дочь бедного, одинокого инженера, а папы в этот раз вообще не было.
— Папа отошел покурить, а то кофе очень горячий, — сразу начала она.
— Давно?
— Только что.
— Ништяк.
На столике лежала, очевидно та самая, недавно купленная Литературная газета, стояла закрытая бутылка лимонада, два полных дымящихся стакана кофе, тарелка с посыпанными сахарной пудрой пончиками, парой бутербродов с колбасой и одним с сыром. Прикинув, что времени у меня достаточно, пока папа дойдет до места где можно курить, а я уже знал, что это не близко, пока покурит, пока вернётся, я расслабился и завел неспешную беседу.
— Меня зовут Вова, а тебя?
— Дина.
— Круто, ты прямо как дикая собака, — пошутил я.
— Какая собака?
— Ну, книжка такая есть — «Дикая собака Динго».
— Я не Динго, я Дина, — обиделась сестрёнка и демонстративно отвернулась.
— А ты какую музыку слушаешь? – попытался вырулить я.
— Никакую, – буркнула она в ответ.
Между тем время бежало, а нелепая пауза тянулась.
— Ты откуда? — продолжил я наведение мостов.
— Из Калуги.
— Ух ты, как здорово — а у меня там друзья есть.
— И что?
— Они панки.
— И что?
— А кем твой папа работает?
— Милиционером…
— Ладно, извини, я пойду а то на поезд опоздаю – скороговоркой выпалил я и поспешил удалиться.
Уже на выходе из вокзала меня сильно дёрнули за рукав, я съежился и оглянулся. Как ни странно это был не папа-милиционер и даже не просто милиционер, это была жующая жвачку Дина. В своих объятиях она держала свернутый из «Литературной газеты» пакет, наполненный пончиками и бутербродами. «Во бля…» — произнес я мысленно и в моем мозгу воцарилась тишина. Передо мной стояла уже не сестренка, а самая настоящая красавица со всеми признаками богини.
— В Крым далеко ехать, возьми это с собой, — отчаянно произнесла Дина и протянула мне свои дары, чуть было не разбив выскользнувшую из подмышки бутылку лимонада.
— А что папе скажешь? — поинтересовался я, запихивая лимонад в карман своей куртки.
— Скажу — съела! — она рассмеялась от собственного ответа и побежала в глубь вокзала. Потом резко остановилась, повернулась и крикнула:
— Эй, ты не туда пошёл, поезда стоят там — махнув рукой в противоположное мне направление.
Выглядело это так, будто она сейчас сгоняет за цветами, и с очаровательным букетиком алых роз, по-быстрому вернётся провожать милого дружка в далекий Крым, а потом всю жизнь ждать и плакать. На самом деле ей надо было спешить к папе, чтоб тому, в очередной раз удивленному и покрасневшему, лепетать, что она так проголодалась, что все съела вместе с газетой, а кофе как раз остыл, так что давай его пить и не волнуйся.
Тем не менее, я пошёл в указанную нежной ладошкой сторону и, проходя мимо застывшей, вдохновенной дочери милиционера, поцеловал ее в мягкую румяную щеку. Следуя на перрон я несколько раз поворачивал голову и когда убедился что ее влюбленные глаза и жующий жвачку рот наконец затерялись в толпе, резко поменял направление, а через минуту уже стоял на шумном перекрёстке большого города и поедая теплые пончики думал – «Ништяк… А где тут у них Невский проспект?»