— Начнем с того, что такое болото. Болото — это неструктурированная, кишащая различными микроорганизмами топь, слизь и источник жизни, опасная и загадочная экосистема. Вообще в болото могут проваливаться целые войска. Что характерно, история русской классической музыки неразрывно связана с топкой трясиной: в первой русской опере — «Жизнь за царя» Михаила Ивановича Глинки — рассказывается о событиях начала XVII века, когда русский крестьянин Иван Сусанин завел в болото польское войско. Как вы помните, дело происходило в костромском лесу, неподалеку от села Домнино. Озарение настигает Сусанина в третьем действии, и он поет: «Пойду, пойду, их заведу в болото, в глушь, в трясину, в топь». Затем поляки обнаруживают, что их завели в болото, убивают спасшего отечество проводника и гибнут сами. Фигурирует болото и в «Хованщине» Мусоргского — князь Василий Голицын приказывает утопить в нем гадалку Марфу.

Вообще я уже давно работаю с эстетикой ужаса. Так сложилось, что большинство ранних записей, которые позже сделали меня узнаваемым, относятся к дарк-эмбиенту, хоть я и записываю много всего разного, вплоть до музыки к детским мультипликационным сериалам и выставкам современного искусства. В нулевых охотно издавали российский дарк-эмбиент, а у меня была мечта: сделать группу и прославиться, поэтому я начал этим заниматься и постепенно вошел во вкус. Если говорить о недавних работах в подобном ключе — в прошлом году мы с художником-акционистом Сергеем Пахомовым озвучили «Апологию сумасшедшего» Петра Чаадаева на его могиле, на старом Донском кладбище.

Дарк-эмбиент связан как со звукоизвлечением, так и с образами, вытесненными на периферию сознания, поэтому обращение к болотной проблематике было в свое время для меня более чем естественным, не говоря уже о том, что болото — чрезвычайно интересное пространство с акустической точки зрения. Если не ошибаюсь, впервые жабы и болото как источник вдохновения появились в музыке Cisfinitum в середине 2000-х, и отчасти интересом к этой теме я обязан общением с сооснователем известной в прошлом Церкви Нави.

— Она появилась в конце 1990-х годов и впоследствии была запрещена, я о ней узнал гораздо позже. По рассказам, это была такая ариософская закваска из родноверия, эзотерического масонства и ку-клукс-клана. Спустя примерно десять лет после ее расформирования я подружился с графом, одним из создателей Церкви, и его женой. Они совершенно лавкрафтианские люди, мистические. Я жил с ними по соседству и каждый раз, когда заходил к ним в гости, оказывался под своего рода гипнозом: граф немедленно начинал рассказывать мне о жабах, и что бы мы ни обсуждали, в итоге все так или иначе сводилось к жабам... Наконец я решил как-то суммировать полученный таким образом опыт и записал альбом в подарок своим мистическим друзьям — он называется The Bog, что в переводе с английского означает «болото», а в благодарностях к альбому значатся только граф и его супруга. 

Альбом основан на записях, которые я собирал во время путешествий. В Китае я записывал на диктофон много жаб. Эта фауна представлена там в изобилии — неслучайно к числу наиболее знаменитых китайских сувениров относятся лягушка с монеткой во рту и тибетская трещотка в виде деревянной жабы с гребнем. Жаба с монеткой или наша царевна-лягушка, у которой во рту стрела — все это так или иначе волшебные помощники человека. Но не менее важно то, что жабы часто упоминаются в связи с колдовством. К примеру, если ведьма хочет кому-то навредить, она запускает жабу под дом своего врага, и та наводит на него порчу. Иногда жаба прыгает на грудь тому, на кого ее наслали, высасывает как упырь какое-то количество крови или понемногу душит человека, и тот со временем умирает. Одним словом, это существо с двойной семантикой: в одних сказках и поверьях — доброе и мудрое, в других — темное и опасное, но всегда колдовское. 

— Был еще другой предрассудок: если взять в руки жабу, появятся бородавки на руках. Это все фобии, какое-то вытеснение слизи и магических существ на периферию сознания, в область пугающего и непознаваемого. 

— Он представляет собой своего рода электроакустическую поэму, звуковое путешествие. Там есть определенный нарратив: сначала в первом треке идут пасторальные лесные картины, а потом появляются гигантские рептилии, жабы, фантастические создания. Мы попадаем на жабий пир. Третий трек называется Princess Frog, тут происходит волшебное превращение, а в последнем треке — возвращение с болота в новом, преображенном качестве. 

Вообще есть целое направление, которое называют биоакустикой, это запись и классификация природных звуков нечеловеческого происхождения. И, конечно, отдельный интереснейший отдел биоакустики посвящен жабам. Многие из них издают звуки, которые вы никогда бы на слух не определили как жабьи — они больше похожи на голоса птиц. Интересно, что громкие звуки издают только самцы, а самки жаб могут квакнуть разве что из протеста — когда подвергаются насилию. 

— Зависит от местности. Действительно, некоторых жаб я слышал только в Китае. Это не кваканье, а пение. С феноменом поющего болота связана краснобрюхая жерлянка: многие поющие болота густо заселены жерлянками, которые сидят по периметру болота и издают странные звуки, напоминающие уханье кикимор. Еще это похоже на генеративную музыку, на Стива Райха или Терри Райли. Стоит оказаться рядом, как вы сразу понимаете, что вся экспериментальная музыка сошлась тут в одном моменте, то есть болото с жабами — что-то вроде звуковой пространственной мегаинсталляции. В то же время это похоже на музыку пигмеев или инуитов. 

— Жиль де Рэ, которому посвящен роман Гюисманса «Геенна огненная», обладал секретом магического снадобья, исцеляющего ото всех болезней. Ему приписывалось множество изобретений в области алхимии, и одно из них — эликсир молодости или даже бессмертия, изготовленный из жаб. Он упоминается в нескольких алхимических гримуарах, но сам рецепт эликсира канул в лету. Судя по всему, упоминание об этом эликсире в 1940-х годах попалось на глаза советскому врачу Алексею Власовичу Дорогову, и он начал экспериментировать с жабами: снимал с них кожу, помещал ее в специальный раствор и проводил лабораторные исследования. Результатом стала фракция АСД-2, излечивающая от самых разнообразных заболеваний. Вообще ее можно получить не только из кожи жаб, но и из любого другого биоматериала — по сути это и есть та самая мертвая вода, знакомая нам по фольклору. Мертвая вода, как известно, обладала заживляющим и очищающим действием. Также мертвая вода, как и АСД-2, издавала крайне неприятный запах — и тут все сходится, ведь это квинтэссенция биологической смерти и распада. У Мишеля Фуко в поздних работах есть понятие «биополитика» — это когда государство управляет населением за счет непосредственного контроля над физиологией, в том числе с помощью фармакологии и медицины. Это примерно то, что происходит сейчас во всем мире. Так вот, когда стало понятно, что репрессивная биополитика опрокидывается самим фактом существования АСД-2, а многочисленные врачи могут потерять свои рабочие места, поскольку фракцию легко произвести из чего угодно (не только из жаб) и она невероятно эффективна в самых различных случаях, Берия ходатайствовал Сталину о том, чтобы засекретить препарат, и его перевели в статус ветеринарных, каковым он считается до сих пор. Александра Власовича так и вовсе пристрелили в 1957 году в его собственном автомобиле, чтобы он не передал секрет магического снадобья американцам.

— Чайный гриб — интереснейшее существо. Для меня он — символ добровольной самоизоляции, потому что находится в замкнутом пространстве, ему там хорошо, а главное — он продуктивен, выдает контент и, следовательно, существует. Мы с ним общаемся, я назвал его Дидье в часть микробиолога Рауля Дидье. В основном мы с Дидье обсуждаем пессимистическую философию: он меня журит за чтение акселерационистов и намекает, что мне стоило бы обратиться к классическому труду Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Вне всякого сомнения, у самого Дидье есть воля. Не исключено, что я даже запишу наши с ним диалоги по примеру книги Эккермана «Разговоры с Гете». Это будут наши с чайным грибом диалоги о воле к жизни.

— Нет.

— Обширную картографию хтони в русской классической музыке нам дают образы Николая Васильевича Гоголя, но также и некоторые произведения Александра Сергеевича Пушкина. Если начать со второго, то это будет «Русалка», опера Даргомыжского — страшное, потустороннее произведение. Там Наташа, несчастная возлюбленная князя, топится и превращается в русалку. Потом русалки заманят князя в Днепр, в подводное царство, и прикончат — классический сюжет. Присутствует фигура мельника, тронувшегося умом и вообразившего себя Вороном.

Теперь о Гоголе. К его черной фантастике в крупной форме обращались прежде всего Чайковский и Римский-Корсаков. Опера Чайковского «Черевички» в первой редакции называлась «Кузнец Вакула». Отдельная картина оперы представляет глухое место у реки, где русалки подо льдом жалуются на холод, а кузнец предается тяжелым раздумьям, пока не появляется черт, который отнесет его в Петербург.

Волшебное озеро присутствует, конечно, и в знаменитом балете Петра Ильича «Лебединое озеро», более того — в китайской постановке знаменитый номер с лебедями выглядит как «Танец маленьких лягушат».

У Римского-Корсакова есть опера «Майская ночь». Композитор признавал, что «Вечера на хуторе близ Диканьки» — его любимейшее литературное произведение, долго пестовал идею создать что-то по мотивам сочинений Гоголя и в итоге написал эту оперу. Там целое третье действие второй картины посвящено русалкам. Этот сюжет стал для русской оперы хрестоматийным: озеро и русалки, пытающиеся утянуть на дно главного героя. Еще опера «Майская ночь, или Утопленница» была, например, у Николая Лысенко.

Показательно, что Гоголя незадолго до кончины врачи мучили бесполезным лечением болотными пиявками: об этом можно прочитать в мемуарах одного из его врачей, а также в других источниках.

Римский-Корсаков служил в юности на флоте, в его музыке вообще много водных сцен — в «Шехерезаде», в «Сказке о царе Салтане», но основным опусом, изображающим загадочный подводный мир, является, конечно же, опера «Садко». В основу либретто легла старинная новгородская былина о гусляре, спустившемся на дно моря. Действие шестой картины оперы происходит в подводном царстве, где Садко контактирует с мистическими существами, с Морским царем и с царицей Водяницей.

Кстати, интересный факт, относительно недавно установленный: щупальца осьминога настолько набиты нейронами, что могут принимать решения независимо от центрального мозга, и потому одно щупальце может отнимать еду у другого.

Еще в связи с подводной музыкой на ум приходит Юлиан Скрябин, сын Александра Скрябина. Это едва ли не самый юный композитор в истории русской музыки, а еще он утопленник, утонул в реке, когда ему было всего 11 лет. От него осталось несколько удивительных фортепианных прелюдий. 

Но вернемся к болотам. В 1916 году дягилевцы поставили балет «Русские сказки» на музыку Анатолия Константиновича Лядова. Первая его часть называется «Кикимора» и вытанцовывается в болотных декорациях.

— Первое, что приходит в голову — «Роза Мира» Даниила Андреева, там есть целый мир болот и топей, именуемый «Ганникс»: «...Таковы, например, стихиали трясин, болот, тропических зарослей. Слой их пребывания, называемый Ганникс, подобен подводной черноте (...) Сказания о разноликих, вернее безликих, только личины на себя принимающих коварных существах, заманивающих человека в гибельные места, связаны именно с этим миром. Он таится не только за трехмерными зонами трясин и болот, но и в наледях сибирской тайги».

— Топь — это вязкое место, средоточие ужаса и гибели, бесформенное хлюпающее нечто, населенное разнообразной жутью. Между ужасным и жутким есть принципиальная разница: ужасное бесформенно и максимально чужеродно, в то время как жуткое — это та разновидность пугающего, начало которой — в издавна привычном. Поэтому хорошо знакомые и вполне любезные нашему сердцу жабы оборачиваются коварными кикиморами и водяными, которые из глубины веков ведут зловещий отcчет утопленников. Топь — средоточие хтони, стоячая вода, застой. Вязкость и слизь в фольклоре сопутствуют всяческой жути. Что характерно, связь между человеческим миром и миром волшебства особенно заметна через слюну — привычную для каждого разновидность слизи.  

— Разнообразные плевки через плечо, плевки в зелье в процессе его изготовления, ритуальные плевки в символические объекты наряду с использованием других тотемических носителей склизкости — жаб, слизняков, мокриц — широко известны как в русской культуре, так и в гаитянском вудуизме. Вязкость слюны — нечто промежуточное между человеческим и Иным. Вспомним, например, сказку «Чудо Лесное» (Морской Царь) из сборника «Великорусские сказки Пермской Губернии»: «Жена... поставила середь полу такой кувшин, начали в кувшин этот плевать слюней... Поутру (зятья) приходят к ихой избе и говорят: „Вы дома ле?“ — А в кувшине отвечают слюни, что „дома“».

— В славянской демонологии водяной, коварный рептилоидный антропоморф-амфибия, традиционно символизирует все самое опасное, что связано с водой, причем не только болотной. Он издает массу звуков: «кричит, воет, ухает, визжит, крякает и блеет. Обычно это все делается для того, чтобы напугать или завлечь в свои подводные хоромы». И это подтверждает Илья Ефимович Репин в своем письме профессору истории и теории искусств Адриану Викторовичу Прахову, написанном во время работы над картиной «Садко»: «...на Донце лягушки сливаются в один общий гул, какой-то целый мир слышится там, точно гунны стоят лагерем, гудят водяные бугаи» [бугай — (укр. бугай от полесс. пугаj) — выпь. — Прим. Е. Вороновского].